«МОЖЕТ, В СЕРДЦЕ БОЛЬ ЗАКРАЛАСЬ?»
Родилась у матери девчоночка маленькая, Ванюшкина, значит, сестренка. Тут все в доме как с ума сдвинулись. Мать с бабушкой от колыбельки девчонкиной не отходят, все приговаривают: «Тамарочка, красавица…» А какая она красавица? Ванятка в колыбель-то заглядывал: Ванятка в колыбель-то заглядывал: никакая она не красавица, носик пуговкой, личико сморщенное, как у старушонки, а бровей и вовсе не видно. Так, кукла голая… И чего это родные так радовались? Не поймешь этих взрослых…
С того самого дня, как сестренка в избе появилась, у Ванятки вся жизнь кувырком пошла. Просыпалась Тамарка, когда хотела: что ночь-полночь не глядела, и сразу – в рев!.. А голос зычный да вредный такой. Как заорет, мать сразу к ее колыбели! И давай то кормить, то пеленать, то песни напевать. Не глядит, что Ванятку беспокоит это. А он ведь тоже человек. Ему, может, тоже покой да доброе слово требуются? И бабушка тоже хороша: Ванятку уж после девчонки кормила. Нет, жизнь его не в ту сторону потекла! Это ясно.
Отец пытался с сыном поговорить по-мужски. Только что Ванятке про дитя да про заботы растолковывать! Он и так все видит. Но ведь и ему радости надо. А какая тут радость, ежели ему то мать, то бабушка только и твердят: «С грязными руками к дитю не суйся! В рот малышке жеваные семечки не пихай!» Подумаешь, царица какая!.. Ну и пусть одна лежит, хоть оборется – он к ней даже и не подойдет! Так ей и надо, оралке противной!
А тут как-то Ванятка совсем рассвирепел! Ну, как же?.. Решил он поглядеть: как же так, человек – и вдруг без единого зуба? Что же у Тамарки во рту на этом месте, ежели не зубы? Ну, Ванятка ей, сестренке-то своей, пальцем в рот и сунулся… Зубов и вправду – ни одного! А на этом месте – пустые десны!.. Ну верно, не помыл он руки перед тем. Только ведь он всего минуточку во рту-то пошуровал. А бабушка как увидала и давай на Ванятку мокрым полотенцем махать! Раза два, знаешь, как больно по щеке да по шее попала! А что он, муха, чтоб полотенцем-то?
Выскочил Ванятка из дому – и прочь! Оно, конечно, кому еще полотенцем-то захочется получать? А как на крыльцо выскочил – навстречу отец. Тут уж мальчонка не стал ждать, пока бабушка отцу нажалуется, да еще и от него достанется. Ни слова не говоря, да мимо отца. За огороды мигом убежал, хотел в баньке отсидеться, но судьбу испытывать не стал, через поле прямо к речке убежал. Речка-то в их краях узка да мелка. Ребятишки постарше ее вброд переходят. Но Ванятка штаны да рубаху мочить не стал, просто вдоль речки по бережку побежал. Как раз к Хилой Косе. Место такое на речке было, все заросшее мелким кустарником. Там, в кустиках, на бугорок и присел отдышаться малость.
Пока сидел, все про свою жизнь несчастную думал. Ну что, скажи, нашли в этой Тамарке родители? Что он – хуже что ли? Он даже умнее сестры. Та еще за всю свою жизнь ни одного слова не сказала! Сидит он на бугорке, задумался… И вдруг кто-то ему и говорит:
— Ты чего у воды воду льешь?
Поднял Ванятка глаза, а перед ним… маленький, лохматенький, не то мужичок, не то старичок. И не страшный совсем.
— Какую еще воду? – недовольно отозвался Ванятка.
— Слезы – вот какую! – почему-то сказал этот лохматенький, хотя никаких слез Ванятка и не думал проливать.
Еще чего! Слезы? Не дождутся они от меня слез-то! – грубовато сказал Ванятка, а лохматенький сразу и спрашивает:
— Это кого же ты так… немилостиво?
— Мать с отцом да бабку! – выдохнул из себя обиду мальчонка, а потом сразу и на этого обозлился:
— А тебе-то что?
— А мне – ничего! Так просто спросил. Может, думаю, тебе помочь чем сумею, — спокойно ответил лохматенький.
— Тоже мне, помощник нашелся! Чем ты мне помочь-то сумеешь? – спросил Ванятка, еще не веря лохматенькому.
— А ты мне печаль свою поведай, может, и помогу, — предложил тот.
Ванятка начал сказ свой с неохотою, но потом распалился, обиды прежние вспомнил. И уж все рассказал, что на сердце лежало…
— Из твоей беды два выхода видятся: или девчонку у вас забирать, или тебе из родной семьи прочь подаваться, — сказал и ответа от мальчонки ждет, а сам на Ванятку хитро глядит.
— Это как девчонку забирать? Куда? – не понял мальчонка.
-Куда-куда? Туда! Девчонку-то можно и отравой напоить, и дымом уморить, и подушкой придавить… — рассуждает лохматенький.
— Ты что, с ума спятил? – вспыхнул Ванятка. – Да как это живую девчонку загубить? Да мать с бабкой сразу с горя помрут. С кем я потом в доме жить-то стану? – возмутился Ванятка.
А лохматенький вроде и не удивляется. И на Ванятку не злится и к нему не пристает. А так спокойно предлагает:
— Ну, тогда можно тебя получше где пристроить. Чтобы был покой, чтобы родные не донимали и девчонка не мешала…
— А куда ты меня-то пристроить хочешь? – заинтересовался Ванятка.
— Это место очень даже интересное, волшебное даже, — задумчиво и как-то нараспев произнес лохматенький, закатив мечтательно глаза.
Ванятка волшебства с детства уважал. Вот он к мужичку тому и пристал: расскажи да расскажи. Пока этот лохматенький Ванятке про чудеса сказывал, уж солнце село. Комары жалили так, что мертвый бы проснулся. А мальчонка даже ни разу от них не отмахнулся. Некогда было руками-то махать… Неужто чудо такое на земле бывает? Получалось так, что этот самый мужичок может сделать Ванятку вовсе невидимым. Будет тот, словно дух бесплотный, везде летать, за всем наблюдать, все примечать. А вот его никто видеть не сможет.
У Ванятки сразу голова сработала: эдак ведь он сможет и домой слетать, и разговоры родительские послушать. И вообще духу-то, наверно, все можно?
— А надолго я таким невидимым-то стану? – поинтересовался мальчонка.
— А сколько хошь! Можешь ночь, а можешь и навсегда, — ответил мужичок.
— Постой-постой! Это как навсегда? Что я уж и человеком не стану? – заволновался Ванятка.
— А ты что, человеком еще стать хочешь? Ты сам-то как мыслишь: кто ты? – задал мужичок совсем несуразный вопрос.
— Человек! А то кто же? – удивился Ванятка.
— Да пока не знаю! Человек ли?
Тут уж Ванятка на этого лохматенького обозлился.
— Подожди! – зло сказал Ванятка. – А тебе-то какой резон со мною валандаться?
Мальчонка сразу похвалил себя за сообразительность.
— Какой резон, говоришь? А ты подумай! Да меня послушай… Неужто ты думаешь, что я всегда таким вот был, каким ты теперь меня видишь?.. Нет, милок. Я когда-то обычным человеком был. Как все люди жил. Семья у меня была: красавица-жена, четверо детишек, да мать-старуха. И дом был, и хозяйство. Все, как у человека. Но не понимал я, что это и есть счастье. Не думал и в уме не держал, что беречь эту жизнь надо. Родных любить да стариков почитать. Все казалось мне, что этой жизни моей век конца не будет. А оно вон, как вышло. Поехал я раз в лес за дровами. Спилил одно дерево, другое… А потом и вышла промашка. Спилил одно дерево, другое… А потом и вышла промашка. Дерево-то я спилил, да никак не смог завалить. Вокруг него суетился, вниз наклонился, а дерево возьми да и рухни! И прямо на меня. Ну, меня и прибило. Да ты глаза-то страшные не делай! Разве в том страх, что помер я? Страх-то дальше был… Очнулся я, а тело мое рядом лежит, деревом придавленное. Я вгорячах и давай то дерево спихивать! А как понял, что теперь я – сам по себе, а тело мое – само по себе, ну и перепугался. Домой бросился! А в избе никто о моей беде ничего не знает. Начал родным про себя сказывать – не слышат они. Я их вижу-слышу, а они меня – нет! Вот когда мне страшно-то стало. Пожалел я тогда, что старуху-мать не почитал, что с детишками своими не играл. Чем они меня теперь вспоминать-то станут? Как вино пил? Как жену мучил? Вот попробуй-ка и ты теперь без тела побывать, свою родную семью повидать, да разговоры их послушать. Может, и ты тогда человеком станешь?
Выслушал Ванятка рассказец тот внимательно, а потом и про главное спросил:
— А в тело-то свое я утром вернуться сумею?
— Так ежели не припозднишься, да на это же место до рассвета вернуться сумеешь, то опять Ваняткой станешь. А не поспеешь – пеняй на себя! Ну как, превращать тебя, что ли? – спрашивает мужичок тот лохматенький.
И тут Ванятку словно по голове кто тюкнул:
— Ага! Значит, я духом домой полечу, а ты тут в мое тело – хоп! И потом ищи тебя, свищи!
— Ну, положим, ежели бы я захотел опять мальчонкой стать, я бы тебе всего не рассказывал. Нет, я уж так побуду, страшненьким да лохматеньким. А вот ежели тебе подсоблю, может, мне это и зачтется.
— Боюсь я, — все сомневался Ванятка, — хотя домой слетать и хочется. Но я до утра-то там не пробуду! Я только туда да обратно. Я мигом.
Уж что мужичок этот говорил или молча вокруг Ванятки руками водил, попробуй разберись! А только вдруг увидал себя мальчонка сразу над кустами да над речкою. Ну долго-то он не раздумывал, сразу домой полетел! Да так быстро это у него получилось!
А в избу родную влетел, там беспокой да слезы. Бабушка прямо навзрыд плачет, да еще причитае6т жалостно:
— Дитеночек ты мой, Ваняточка! Ягодка поя аленькая! Красавец ты наш ненаглядный!
Отец по избе прямо в сапогах ходит, видать, только что домой с улицы вернулся, Ванятку разыскивая. Бледный отец, а желваки на скулах прямо ходуном ходят. Сжал он кулаки свои, губы у него дрогнули, и говорит:
— Хватит, мамаша, душу рвать! Говорил я вам: мальчонку вовсе без присмотра оставляете. Ему Тамарка не в радость, а в печаль да одиночество вылилась!
Тут и мать не сдержалась:
— Отец! Лишь бы сынок домой жив-здоров вернулся! Стану ему разрешать с сестренкой играть, позволю ее во двор выносить гулять. Что же нам теперь де-е-лать? – и заплакала мать. Даже слезы с лица платком не утирает.
Глянул Ванятка и в колыбельку. Сестренка там мокрая лежит, в плаче заходится – так голосит. А на нее, бедненькую, никто внимания не обращает. Хотел он родным про сестренку напомнить, да не вышло ничего. Невидим он был им и неслышим.
А тут, как назло, без присмотра-то Трезор в колыбельку и сунулся. Пес он здоровенный, лапищи огромные. Так колыбельку и перевернуть недолго! Ведь убьется девчонка-то! Ванятка метнулся к колыбельке, не подумал даже, что без тела он. Да тут на Трезора и насел, за хвост его от Тамарки оттаскивает. А сил, видать, мало у духа-то! Тут уж он со всей силы как за шубу лохматую Трезорку дернет.
… И вдруг услыхал Ванятка голос. А голос-то, выходит, отцовский:
— Ванятка, сынок, что ж ты бьешься, вырываешься? Чуть рукав мне от телогрейки не оторвал – так дернул! Ты спокойно лежи. Умаялся ты, вот в кустиках и заснул. Я тебя домой отнесу. Хорошо еще Трезорка тебя сыскал, по следам твоим бежал. А то бы и вовсе мать с бабушкой с ума сошли. Уж ночь на дворе, а тебя все нет. Ты спи, спи, я тебя и так донесу…
Ванятка лежал на руках отца. Тот шел в темноте, слегка покачиваясь, ступая по земле осторожно, потому и лежал мальчонка, как в колыбельке. А на душе было тихо и спокойно. Мужичок-то, видать, и впрямь не обманул. А может, и не было никакого мужика-то лохматенького?
Может, в сердце боль закралась – оттого и показалось?
Л. Д. Короткова. Сказка – для светлого ума закваска. (Методические рекомендации для педагогической и психокоррекционной работы) –Педагогическое общество России. М. 2001
